[ashuran]

посмотри фильм — напиши фик.
угадайте, какой фильм я посмотрела.
мне очень стыдно.
если вас сквикает слэш c дедулями, не открывайте.

Спок/Маккой (постканон тоса, PG, ангст)
часть 1 из 2, 1083 слова

— Когда возвращается Джим? — спрашивает Леонард, и это, как говорят земляне, последняя капля. Доктор хмурится, уже понимая: что-то не так. — Спок. Спок, что случилось?

Спок встает перед ним на колени, и доктор подается вперед в ожидании ответа. Щека его под ладонью — сухая и горячая.

— Леонард, — говорит он негромко, — Джим мертв.

И когда голубые глаза распахиваются в неверии, повторяет:

— Он мертв уже десять лет. Ты помнишь?

***
У людей есть подходящее для этого слово: насмешка судьбы. На многие годы после проекта Генезис, после Хана, после его собственной смерти и воскрешения любимой шуткой Леонарда стали причуды вулканской памяти. Но не Спок, а доктор встает однажды посреди комнаты, громко спрашивая, где, черт возьми, его трикодер и почему они до сих пор не вернулись на Энтерпрайз?

Первые приступы длятся секунды, и Спок поначалу решает, что это тот странный человеческий обычай под названием "розыгрыш", к которому доктор питает склонность со студенческих лет. Леонард обладает своеобразным чувством юмора, и несмотря на прожитые рядом годы, Спок все еще понимает не каждую его шутку.

Потом все становится хуже — намного хуже и слишком быстро.

Он в Академии, принимает экзамены по межгалактической политике (старший курс, удивительно блестящий выпуск), когда комм разражается тревожным писком и серией световых сигналов. Его бывшая студентка взволнованно трет испещренный морщинами лоб. Доктор Маккой не появился в лаборатории для завершающей стадии эксперимента, не предупредил, не отвечает на вызовы, извините за беспокойство, профессор Спок, но это очень важное исследование, и…

Испытывать радость в данных обстоятельствах вполне логично, решает он — и радуется, радуется тому, что Леонард не смог убедить его оставить жилье в преподавательском корпусе и переехать за город. (Час спустя в университетской сети появляется видео, на котором уважаемый профессор Спок — герой Федерации, член преподавательского совета — бежит по академии, расталкивая замешкавшихся студентов.)

Вулканская память безупречна, и при всем желании Спок не сможет забыть ничего из того, что увидел, разблокировав дверь в их общие апартаменты.

Солнечный свет льется через растененные стекла. На прикроватной тумбочке дымится кружка с зеленым чаем, который Леонард ненавидит, но с недавних пор послушно пьет каждый день. Доктор лежит в постели и, нацепив очки, листает свежий выпуск медицинского журнала.

Он поднимает глаза на замершего в дверном проеме Спока, хмурится и говорит сварливо:

— Три года ты пытался организовать нам общий отпуск, заставил меня отключить комм — и в первый же день бросил одного? Что за дела у тебя нашлись в такую рань, гоблин ты остроухий?

Предположение о розыгрыше Спок отклоняет мгновенно и начинает подбирать слова, которыми сможет объяснить Леонарду, что их общий отпуск закончился больше двух месяцев назад.

* * *
В тот же день доктор запускает серию анализов. За окном двадцать третий век, у людей не бывает больше старческого склероза — по крайней мере, не на восьмом десятке жизни.

Первым делом они исключают болезнь Альцгеймера — и Спок делает вид, что не замечает, как доктор вытирает глаза трясущимися от облегчения руками, — следом наступает черед атеросклероза, последствий травмы, реакций на лекарства, переутомления. Они ищут причины среди редчайших инопланетных болезней, мутировавших за последние годы вирусов, проверяют, не повлияла ли так радиация.

Доктор заводит дневник и перечитывает записи в нем по нескольку раз в день.

Однажды утром они лежат, как привыкли за долгие годы, рука в руке, — и Спок слушает мягкий шепот чужого разума, ищет в нем столь необходимый ему для нового дня покой. За окнами темно, поднимающееся на востоке солнце пока не видно из-за небоскребов. Спок вспоминает Вулкан: жаркий песок и скалы, звуки праздничных труб, ритуальные одеяния… вспоминает себя самого в белых одеждах, до смешного похожих на земной банный халат. Спок понимает, что это не его воспоминания — доктора, и осторожно выпутывается из чужих мыслей.

Леонард не соглашается на слияние разумов с того дня, как пришло сообщение о смерти Джима. Это нелогично. Непонятно. Это тяжело, особенно когда их тела двигаются в общем ритме, и древний инстинкт требует следом объединить разумы. Но Спок держит руки подальше от трех точек, которые мог бы найти даже вслепую, держит данное слово, каким бы сильным ни становилось порой желание их коснуться.

— Спок, — говорит доктор и сильно, до боли сжимает его пальцы, — помнишь, как Джим пропал во время переноса, и мы оказались в сети толианцев? Помнишь его последний приказ? Запись, которую мы смотрели?

Голос его неприятно высокий от очевидно сильных эмоций, и Спок отвечает настолько мягко, как позволяют огрубевшие после сна связки:

— Я помню, Леонард. Почему ты спрашиваешь?

Доктор долго молчит, потом разжимает руку и садится, пряча лицо в ладонях. Спок разглядывает его спину и отмечает уже не в первый раз, как сильно выступают из-под бледной кожи позвонки и ребра.

(Страх нелогичен.

Страх нелогичен, потому что жизнь любого существа по определению конечна. Логика диктует, что этот факт необходимо принять, а не бороться с ним или бояться его.)

Наконец, доктор вдыхает глубоко и говорит:

— Потому что не могу вспомнить оттуда ни слова. Спок, — просит он, продолжая смотреть куда угодно, лишь бы в сторону, — если я забуду его… Обещай мне, что будешь помнить всегда. За нас обоих.

Спок обещает.

* * *
Сначала они получают сообщение от капитана Сулу, затем от коммандера Ухуры. Мистер Скотт не утруждает себя формальностями и просто возникает на пороге с бутылкой лучшего виски, какое только можно найти в Сан-Франциско. Доктор Чепел шлет им пакеты еженедельных сводок по новейшим исследованиям.

Леонард ворчит, блокирует комм и вновь предлагает переехать.

Наступает день, когда медицинская комиссия — лучшие врачи Звездного флота, некоторые служили под началом доктора Маккоя на Энтерпрайзе — дают официальное заключение: Обследование завершено, причина нарушения памяти не выявлена.

Они уезжают в Джорджию и заводят собаку.

* * *
— Когда возвращается Джим? — спрашивает Леонард, и это, как говорят земляне, последняя капля. Он по одному разжимает пальцы и откладывает в сторону пэдд, пока тот не пошел трещинами, как два его предшественника. Встает. Доктор хмурится, уже понимая: что-то не так. — Спок. Спок, что случилось?

Он смотрит — смотрит долго, сверху вниз, не меняясь в лице. Он чувствует себя, как много лет назад, во времена Академии, когда простейшие вопросы людей еще ставили его в тупик, заставляли за доли секунды просчитывать десятки вариантов. Откидывать неподходящие, искать единственно верные. На этот раз правильных решений нет. Что бы он ни выбрал сейчас, больно будет обоим.

Спок встает на колени, и доктор подается к нему в ожидании ответа. Скрипит кресло-качалка — кресло его матери, все, что он забрал с Вулкана после ее смерти. Звук этот на миг возвращает его в детство: желанная ночная прохлада, открытая веранда. Он забирается к ней на колени, и кресло протяжно скрипит. Она улыбается, касается ладонью — столь редкая ласка, что ему одновременно и хорошо, и странно.

Он повторяет это жест, и щека доктора под его рукой — сухая и горячая.

— Леонард, — говорит он негромко, — Джим мертв. — И когда голубые глаза распахиваются в неверии, повторяет: — Он мертв уже десять лет. Ты помнишь?

продолжение следует